Каган русов - Страница 93

К оглавлению

93

- Что вы делаете в моей ложнице, сеньор Гильдеберт? – спросил князь треснувшим от напряжения голосом.

- Гильдеберт давно мертв, - спокойно произнес лже-аббат. – Ты тоже уйдешь из этого мира, князь. Круг Вия уже вынес тебе свой приговор, а навий хоровод рад будет принять нового собрата.

Рука Тугомира потянулась было к мечу, всегда лежавшему в изголовье, но уткнулась в пустоту. Силы покинули говолянского князя, и он со стоном откинулся на спину. Ужас сковал его члены. Все последние годы он ждал удара из-за угла, но, похоже, мстительные волхвы подготовили для него куда более страшную смерть.

- Поднимите его, - приказал лже-аббат двум лже-монахам, вынырнувшим из темноты. Сильные руки сорвали Тугомира с ложа и поставили его на ноги. Князь покачнулся, но лже-монахи не дали ему упасть. Тугомир сделал первый шаг по пути в вечность и в какой-то миг вдруг осознал, что эта вечность не сулит ему блаженства.

- Детинец уже в наших руках, Азар, - спокойно произнес за спиной князя незнакомый голос.

- В живых остался кто-нибудь? – спросил лже-аббат.

- Мы сохранили жизнь боярину Анадрагу, он поможет нам открыть городские ворота.

- Действуй, Троян, - сказал человек, которого назвали Азаром.

- Оборотень, - в ужасе прохрипел князь и сделал попытку обернуться.

- Да, - спокойно отозвался лже-аббат. – Ты угадал Тугомир. Но я стал оборотнем по воле волхвов и самого Вия и моя личина спадет, когда на то будет их воля. А твоя прирастет к тебе навечно.

Тугомир попробовал увернуться от наползающей на него из темноты рогатой образины, но не сумел этого сделать. Его лишили лица, и теперь он видел мир сквозь узкие прорези для глаз. Он закричал от ужаса, но никто не откликнулся на его крик. Все защитники говолянского князя были уже мертвы, и он, бредя по узким коридорам, то и дело спотыкался об их тела, распростертые в лужах крови. Что происходило на улицах Бранибора в этот час, он мог только догадываться по шуму, доносившемуся из-за стен детинца. Чужая рать входила в город через ворота, распахнутые услужливым боярином Анадрагом. Легионеры короля Оттона, застигнутые врасплох, похоже, не оказали язычникам серьезного сопротивления. Штурм перерос в резню, которая скоро закончилась. Тугомира посадили на коня, образиной к хвосту, и повезли по улицам родного города. Первые лучи солнца уже позолотили крыши окрестных домов. Но Тугомир не узнавал город сквозь прорези личины, как не видел и лиц обывателей, высыпавших на улицы, чтобы громкими криками приветствовать победителей. Князь слышал эти ликующие вопли, но они не вызывали отклика в его душе – ни доброго, ни злого. Ему вдруг показалось, что и души у него нет, она умерла в тот самый миг, как его лишили лица. А может, она умерла еще раньше, на плитах Мерзебургского замка, где погибали люди, которых он заманил в ловушку. Тугомир вдруг совершено отчетливо увидел блюющего красными ошметками князя Никлота, а следом выплыло из небытия деревянное лицо маркграфа Геро, спокойно взирающего на льющуюся кровь. Тугомир мог бы умереть уже тогда. Он мог бы обнажить меч, висевший у пояса, и если не отомстить за убитых бояр и князей, то хотя бы умереть с честью. Но тогда ему даже в голову не пришло сделать это. Мстили другие. Граф Танкмар и двое киевлян прорубались к выходу сквозь орущую толпу легионеров, оставляя за собой месиво порубленных тел. А князь говолян сидел в оцепенении и ждал, когда из уст маркграфа Геро слетит одно лишь слово «хватит!». Но не дождался. Головы падали и потом, а князь Тугомир был далеко не последним в рядах тех, кто лил славянскую кровь во имя Христа и новой все побеждающей веры. Однако, похоже, истинный Бог не оценил рвения своего новообращенного подвижника и не простил ему предательства родных и друзей, иначе не сидел бы сейчас Тугомир на спине собственного хрипящего в испуге коня и не смотрел сквозь прорези личины на его круп. А сил поднять голову, чтобы бросить взгляд на родной ликующий город, уже не было. Ту самую голову, которой в это утро суждено было отлететь на плахе, а потом увенчать собой осиновый кол. У этой головы не было лица, а значит не было души, которую в последний час не стыдно показать миру. Тугомир на не гнущихся ногах взошел на помост, пал на колени перед орущей толпой, и последнее, что он услышал в этой жизни был свист секиры, рассекающей воздух. Ведун, свершивший приговор неба, высоко поднял над головой рогатую образину, порождение навьего мира, а после бросил ее вниз, к ногам отшатнувшихся в ужасе славян.

Глава 2
Смерть патрикия

Патрикий Аристарх прожил слишком долгую жизнь, чтобы бояться смерти. И когда она, наконец, встала у его порога, он не стал просить отсрочки, а собрав в кулак все оставшиеся силы, решил уйти из этого мира достойно. Восемьдесят пять лет – достаточный срок, чтобы оставить после себя и добрую, и недобрую память. Аристарх все-таки надеялся, что добра за свою жизнь он сделал больше, чем зла, а потому заслужил вечное блаженство. В последнее время он почти не вставал с ложа, но всегда был в курсе дел, вершившихся не только в киевском детинце, но и по всей Руси. Сын патрикия, боярин Алексей, уже достигший двадцати восьмилетнего возраста, стал глазами и ушами своего хворающего отца. Он же доносил до княгини Ольги его мысли. Ибо патрикий Аристарх даже на скорбном ложе не утратил ни ума, ни ясности духа. Он и на смертном одре продолжал бороться за дело своей жизни, чем вызывал восхищение у своих недоброжелателей. Даже князь Святослав, ненадолго приехавший в Киев, счел своим долгом навестить умирающего родственника. Патрикий Аристарх встретил его едва заметной улыбкой на белом как полотно лице. Святослав сильно изменился за последние годы, превратившись из зеленого юнца в зрелого мужа. Через два года ему исполнится тридцать, возраст великих свершений для тех, кто обладает умом, волей, а главное желанием хоть что-то изменить в этом далеко не идеальном мире. Аристарх втайне гордился, что в князе Святославе течет и его кровь. Скифская кровь бека Карочея и гана Кончака, первый из которых был иудеем, а второй – христианином. Вот ведь как странно распорядилась судьба и люди. В этом человеке, стоящем у ложа Аристарха, сошлись все противоречия и бури, бушевавшие над Русью и Хазарией в течении полутора сотни лет. И это ему, Святославу, предстоит поставить последнюю точку в славной истории Хазарского каганата, которая длилась без малого пятьсот лет. А то, что Святослав эту точку поставит, Аристарх уже не сомневался. Все минувшие годы князь Новгородский упорно шел к поставленной цели, привлекая на свою сторону людей не только в Руси, но и в Хазарии. Каган-беки слишком поздно осознали, как опасно отрываться от народа. Никто еще так высоко не взлетал в этом мире, как итильские беки, теперь им предстоит на своих костях ощутить, как страшно падать с такой высоты.

93