Каган русов - Страница 90

К оглавлению

90

- А за что князь Святослав прогнал воеводу Красимира из Славутича? – спросил въедливый Семага, прервав тем самым мирное течение разговора.

- Воевода отказался ополчать радимицкую рать против бека Симонии, уже изготовившегося для броска на Русалань, - пояснил князь Вузлев.

- А что нам та Русалань?! – пожал плечами боярин Василий.

- Так ведь хазары, разгромив Тмутаракань и Русалань, собирались выйти к Киеву сразу с двух сторон, - продолжал Вузлев. – Нельзя было медлить, бояре. Под рукой у каган-бека Иосифа уже было войско в сто тысяч человек. А после того, как князь Святослав разгромил бека Симонию и уничтожил гвардейцев, шедших ему на помощь, Иосифу пришлось отложить задуманный поход.

Киевским боярам очень хотелось уличить радимича во лжи, но возможности для этого не представилось. Тут ведь и дураку ясно, что десять тысяч гвардейцев просто так к Саркелу не послали бы. А наместник и воевода Красимир повел себя как глупец, и это в лучшем случае. Ольга ведь не напрасно хмурит брови и косит на ближников злыми глазами. И Свенельд, и Аристарх, и боярин Семага проморгали тщательно подготовленное нашествие, и если бы не расторопность Святослава, действовавшего по наущению волхвов, то все бы могло закончится для Киева очень скверно.

- Быть тебе, князь Вузлев, моим наместником в Радимецких землях, - твердо произнесла Ольга. – А с воеводы Красимира я спрошу. И иных прочих бездельников не забуду.

Гнев княгини Ольги все-таки прорвался наружу, но уже после того, как она отпустила из детинца с добрым напутствием князя Вузлева. Ближникам княгини оставалось только прятать глаза да злобиться втихомолку. Не на княгиню, естественно, которая была кругом права, а на волхвов, которые оказались куда более осведомленными в намерениях Итиля людьми, чем киевские бояре. Особенно досталось воеводе Свенельду и боярину Семаге, не оправдавших доверия княгини. Впрочем, Ольга, надо отдать им должное, не забыла никого из ближников, включая и патрикия Аристарха.

- Спите много, бояре, да лаетесь между собой за сладкий кусок, а до Руси вам дела нет. И бьются за ее интересы не воевода Свенельд, не боярин Семага, а князья Вузлев и Данбор, коих мы в неприятелях числим.

- Князя Святослава ты забыла упомянуть, великая княгиня, - ехидно напомнил сестричаде патрикий Аристарх, - а он ставлен был в Новгород моими стараниями. И боярина Велемудра тоже я послал в Варуну. И он там сложа руки не сидел.

- Твои заслуги, боярин Аристарх, мне ведомы, - слегка остыла после полученного отпора Ольга, - но и промахи тоже.

- Промахи эти не только мои, но и твои, великая княгиня, - продолжил обиженный Аристарх. – Давно я тебе говорил, что нельзя привечать бояр и воевод только по вере, надо привечать и по уму. А у тебя получается так, что для ложа язычники гожи, а для совета – нет.

О ложе зря упомянул Аристарх, но слово не воробей – вылетит, не поймаешь. Боярин Семага тут же запыхтел загнанным кабаном и бросил на старого патрикия злобный взгляд. Понял сразу, в чей огород брошен сей камешек. А что до Ольги, то она хоть и побурела от обиды, но от гневных слов в этот раз удержалась. И разговор далее потек уже по мирному руслу. Воевода Свенельд, сам между прочим язычник, поддержал Аристарха. Бояре Нестор и Василий ринулись было с ним в спор, но понимания у княгини не нашли.

- По делам отныне буду судить о вас, бояре, а не по пустым разговорам, - сказала Ольга напоследок. – Будьте к этому готовы.

Часть третья
Каган русов

Глава 1
Оборотень

Беку Азарии десять лет, прожитые на чужбине, медом не показались. Долго бродили они с князем Трояном по варяжской земле, пока не прибились к викингам. Грабили чужие города без пощады, но большого богатства так и не обрели. Хотя большой нужды не терпели. Денег хватало и на веселые пирушки, и на женщин, и на кров над головой, когда в том возникала необходимость. Азария начал уже забывать, что был когда-то далеко не последним беком в Итиле. Та жизнь, казалось, совсем ушла в небытие, затерялась в кровавом угаре. Снилась ему порою красивая белокурая женщина с девочкой на руках, и тогда Азария просыпался в холодном поту и долго лежал на спине, мысленно посылая проклятия человеку, сломавшему его жизнь. И появлялось горячее желание отомстить. Вернуться в Итиль и убить каган-бека. Однако Итиль был далеко, а кругом кипела жизнь, непохожая на прежнюю. Мысли о мести забывались под скрипы весел, крики чаек и вопли поверженных врагов. Врагов у бывшего бека было много, а вот друзей он в чужом краю так и не обрел. Держался Трояна, но это скорее по привычке. Слишком много было прожито вместе, чтобы вот так просто взять и разбежаться в разные стороны. Троян и втянул викинга Азарию в чужой и малопонятный заговор. Так появились в его жизни князь Стойгнев, саксонский граф Вихман, и воевода Након. Что связывало этих трех совершенно разных людей, он понял далеко не сразу. А когда разобрался, то поздно было уже поворачивать вспять. Азария родился иудеем, о вере предков, выходцев с Кубани, он знал только понаслышке. Волхвов побаивался и не доверял ни их словам, ни их темным делам. Однако кудесник Рулав его поразил. Троян сказал, что кудеснику Чернобога уже исполнилось сто лет, и Азария ему поверил. Такие глаза могли быть только у человека, прожившего долгую жизнь и, возможно, заслужившего бессмертие. Рулав бесспорно видел дальше всех, это он предсказал Азарии, что придет для него час мести и это его меч оборвет жизнь последнего каган-бека Хазарии. Бывший бек пророчеством кудесника был потрясен хотя бы потому, что никогда и никому не рассказывал о своей прежней жизни. Конечно, мог проболтаться Троян, но ведь вятич ничего не знал о сне, который тревожил итильского бека по ночам. А кудесник Рулав пересказал его во всех подробностях и навсегда заслужил доверие Азарии. Этот старик обладал огромной властью в Варгии, гораздо большей, чем легаты короля Оттона, сидевшие в здешних стольных городах. Это по его воле падали с плеч головы славянских бояр и князей, отрекшихся от веры отцов и дедов. Рулав не щадил никого. А исполнителем многих его приговоров, вынесенных от имени Чернобога, стал неожиданно даже для себя иудей Азария. Впрочем, к тому времени он прошел обряд посвящения. Обряд страшный и кровавый, о котором он не любил вспоминать. Он стал не просто ведуном чужого и непонятного бога, но заслужил право карать и миловать всякого, кто вступал на навий путь, без благословления волхвов. Азария научился проникать в чужие жилища и скользить по ним неслышной тенью. Он научился прятаться в толпе и менять личины. Последнее далось ему особенно легко. За годы странствий по чужим землям он изучил несколько языков, в дополнение к тем, которые знал, и теперь легко мог сойти и за ромея, и за сакса, и за латинянина. У Азария даже лицо менялось, когда он примеривал чужую одежду. Иной раз своими преображениями он пугал даже Трояна, изучившего вроде бы своего друга вдоль и поперек. Преображался бывший итильский бек и внутренне. Во всяком случае, боль и память о былом, загнанная внутрь, но так и не изжитая за время скитания, в таки минуты куда-то уходила, и он ощущал пусть кратковременное, но облегчение. Ему нравилось быть другим, нравилось быть оборотнем, и уж конечно такой проницательный человек, как Рулав это заметил.

90