- У меня все готово, - вздохнула Феофано. Впрочем, вздох этот относился ни к мужу, доживавшему последние дни, а к небольшому прыщику, обнаруженному на попке. – Вот ведь незадача. Так ты, паракимомен, говоришь, что Никифор умер?
- Пока нет, но мой осведомитель утверждает, что его болезнь неизлечима. Его внутренности начали разлагаться еще при жизни.
- Фу, - поморщилась Феофано. – Я его все-таки раздавила.
- Ты имеешь в виду Никифора? – удивился Вринга.
- Причем здесь Фока, если моего будущего мужа зовут Иоанн Цимисхий. Или я ошибаюсь?
- Ты абсолютно права, божественная.
Император Роман занемог почти сразу же после возвращения с псовой охоты. Это были симптомы той же самой болезни, которая свела в могилу сначала Константина Багрянородного, а потом и его супругу Елену Лакопину. Лекарям оставалось только развести руками и объявить встревоженным придворным, что в данном случае они бессильны.
- Видимо, это у них наследственное, - выразил общее мнение магистр Константин.
К чести императрицы Феофано, она с достоинством приняла выпавшую ей вдовью долю. Рвать на себе волосы она не стала, посыпать голову пеплом тоже, но в траурное платье все-таки облачилась. Отпевание императора прошло без происшествий, хотя злые языки и отметили неуместный румянец на щеках императрицы. После того, как печальная церемония была завершена, паракимомен Иосиф Вринга с дозволения Феофано принял превентивные меры, то есть отправил в монастырь Александра Фоку и посадил под домашний арест магистра Константина. Оба патрикия приняли опалу с достоинством и не выразили по этому поводу протестов. Правда, отчего-то взволновался простой константинопольский люд. Пострадали близкие к Иосифу Вринге люди. И даже решительные действия гвардии, которую пришлось вывести на улицы, не снизили накал страстей. К счастью, Иоанн Цимисхий был уже на подходе, а присланные им гонцы утверждали, что Никифор Фока уже при смерти и, скорее всего, не доедет до родного города живым. Императрица еще не сняла траурный наряд, но уже заказала наряд брачный. Словом, все шло хоть не без шероховатостей, но именно так, как и задумывал Иосиф Вринга. Даже гвардейские офицеры, весьма недовольные вмешательством армии в придворные дела, вынуждены были умолкнуть перед лицом нарастающего народного бунта. Впрочем, этот возможный бунт напугал не только гвардейцев, но и патрикиев, поначалу весьма скептически взиравших на титанические усилия хитроумного паракимомена протолкнуть в императоры тупого солдафона. Но поскольку ситуация в городе ухудшалась с каждым днем, то многие уже ждали Иоана Цимисхия как избавителя. Все-таки успешный полководец и решительный человек.
Армию, торжественно вступившую в столицу через распахнутые настежь ворота, бурно приветствовали не только патрикии, но и городские обыватели. Однако сюрпризом для многих, а в особенности для всесильного паракимомена Иосифа Вринги явилось то, что привел эту армию совсем не тот человек, которого с таким нетерпением ждали. Бодрый как никогда Никифор Фока спрыгнул с коня на мраморные плиты императорского дворца и гордо прошествовал в сопровождении блестящей свиты мимо застывших в изумлении гвардейцев и равнодушных ко всему статуй прямо в покои почившего Романа, где его уже ждала, трепеща от любовной страсти красавица Феофано. Встреча императрицы и будущего повелителя Византии была излишне горячей, но никто влюбленную пару за это не осудил, ибо ни один из патрикиев, присутствующих при этой исторической встрече, не посмел усомниться в том, что любовь всепобеждающее чувство. Хитроумного Иосифа Врингу, вздумавшего распоряжаться императорским троном, взял под стражу Иоанн Цимисхий. Он же и доставил его в тот самый монастырь, где томился Александр Фока.
- Превратности судьбы, - усмехнулся старый патрикий при виде паракимомена. – Уступаю тебе, Иосиф, свою скорбную келью. Поверь, эти величественные стены способны примирить с несчастливой судьбой даже самого отчаянного честолюбца.
- Будь ты проклят, негодяй! – прошипел Вринга в спину уходящему Цимисхию.
- Успокойся, паракимомен, - обернулся тот от порога. – Еще далеко не все кончено. И твоя светлая голова рано или поздно будет востребована новым императором.
- На блюде? – горько пошутил Вринга.
- А это уже будет зависеть от тебя, паракимомен, - усмехнулся Иоанн. – Ты человек умный и очень скоро поймешь, в чем твоя выгода.
Увы, Никифору Фоке недолго пришлось праздновать победу, одержанную над придворными интриганами. Доблестный полководец с изумлением узнал, что казна империи практически пуста, а добытое им в бесчисленных походах золото уплыло в руки жадных приспешников Романа. Солдаты, поддержавшие своего полководца в его беспримерном походе на столицу империи, тоже были разочарованы отсутствием золотого дождя, который вроде бы должен был пролиться на армию. Правда, они не стали выплескивать это разочарование наружу, а просто изрядно пощипали прижимистых горожан, перепутав родную столицу с вражеским городом. Такое расторопство армейцев по части чужого добра пришлось не по вкусу обобранным константинопольцам. Столь же обидным для себя они посчитали чрезмерное внимание, которое ветераны многих победоносных походов оказали их женам и дочерям. Недовольство горожан вылилось в кровавую стычку с солдатами, унесшую десятки жизней. Патрикий Александр попробовал было воздействовать на сына, дабы тот унял расходившихся солдат, но доблестный полководец не нашел в действиях своих подчиненных ничего предосудительного. Эка невидаль, вздернули подолы нескольким простушкам – от них не убудет. Куда больше Никифора беспокоили вести, идущие со всех границ империи. Болгары, верные до сей поры союзники империи, заключили договор с венграми и обязались беспрепятственно пропускать их через свои земли в Византию. Похоже, престарелый царь Петр окончательно впал в маразм и запамятовал, что его родные сыновья Борис и Роман находятся сейчас на попечении императорского двора. Магистр Константин, вызванный императором Никифором для совета, лишь сокрушенно развел руками. Дело было не в царе Петре, а в слабости Византийской империи, которая не смогла оказать поддержку болгарам в войне с венграми. Дабы спасти свою страну от полного разорения, царь Петр просто вынужден был принять условия своих извечных врагов.