С каждым днем путь на женскую половину императорского дворца становился для патрикия Аристарха все более утомительным. Сказывались, видимо, годы. Сыну гана Кончака уже перевалило за пятьдесят. Почтенный возраст для любовника, что там ни говори. К сожалению, пылкая императрица Зоя, прозванная придворными льстецами «Огнеокой», никак не хотела брать в расчет того, что прожитые годы не делают мужчину моложе и резвее. Да и сама императрица не становилась с течением дней краше, а ее тело, располневшее к сорока годам, уже не столь радовало мужской взгляд, как это было десять лет тому назад.
Аристарх перебрался в Константинополь уже довольно давно. Переезд был вынужденным. Язычники князя Олега, прибравшие к рукам Матарху и всю Тмутаракань, косо посматривали на христиан, а Аристарха они и вовсе считали лазутчиком то ли Византии, то ли Хазарии. Что отчасти было верно. Сын гана Кончака имел влиятельных родственников и в Итиле, и в Константинополе и не собирался порывать с ними связи в угоду залетным варягам. И уж тем более не собирался отрекаться от Христа ради деревянных идолов. Аристарх не был фанатиком веры, но, будучи разумным человеком, очень хорошо понимал, что время славянских богов прошло. И никакие усилия их волхвов не способны остановить распространение христианской религии, охватившей ныне едва ли не всю Ойкумену. К сожалению, разумных людей в этом мире гораздо меньше, чем хотелось бы. А потому, дабы не искушать судьбу и не рисковать здоровьем, Аристарх решил уехать на родину своей бабки, благо ромейские родственники встретили богатого тмутараканского боярина с распростертыми объятиями. Сын гана Кончака воспользовался удачно сложившимися обстоятельствами в полной мере, а участие в дворцовом перевороте, закончившемся смертью императора Александра и возвышением адмирала Романа Лакопина, махом взлетевшего на императорский трон, сделало его одним из самых влиятельных людей Константинополя. О смерти Александра, непутевого брата Льва Философа, Аристарх не жалел. Вздорный был человек. Пьяница и мот, едва не разоривший казну империи. Рядом с ним Роман Лакопин казался вместилищем всех достоинств. Увы, власть развращает человека, а уж императорская власть – тем более. В последнее время император все более косо посматривал в сторону бойкого тмутараканца. О сыновьях и соправителях императора, Христофоре, Стефане, Константине, и говорить не приходилось. Эти просто завидовали богатству патрикия Аристарха. В свое время Роман Лакопин сильно удивил константинопольцев, возведя на трон трех своих сыновей, а четвертого, Феофилакта, сделав патриархом. Если добавить к этим новоявленным властителям еще и сына Зои Огнеокой Константина, то количество императоров на троне превосходило все разумные пределы. Не говоря уже о том, что законные права на власть в ромейской империи имел только сын Льва Философа, числившийся в этом списке только пятым, а все остальные были просто самозванцами. Надо полагать, Роман Лакопин уже пожалел, что столь опрометчиво возвысил своих сыновей, во всяком случае Аристарх был почти уверен, что великолепная троица еще доставит своему папаше массу хлопот.
Евнух Феодосий, верный пес Зои, встретил патрикия в условленном месте и окольными путями проводил в палаты императрицы. У Аристарха были все основания полагать, что именно этот юркий человечек, коего и мужчиной назвать можно было лишь с известной долей условности, донес на него либо императору, либо одному из его сыновей. Не то чтобы Роман Лакопин прежде свято верил в добродетель своей супруги, но дворцовые сплетни ему явно не понравились, и он в любую минуту готов был пресечь их самым решительным образом, отправив на плаху патрикия, вся вина которого была только в том, что он поглянулся похотливой Зое.
Императрица уже приготовилась к встрече. Занавес, прикрывающий ее роскошное позолоченное ложе, был отдернут и тело Огнеокой распутницы открылось взорам Аристарха и Феодосия во всей своей вызывающей наготе. Впрочем, вошедшие на вызов не откликнулись. Феодосий - по известной всем скорбной причине, а Аристарх был слишком озабочен свалившимися на его голову неприятностями, чтобы сразу пасть в объятия алчущей любви Зои.
Императрица жестом выпроводила евнуха из спальни и с любопытством уставилась на любовника. Если в этой женщине и осталось что-то от прежней Зои, в которую Аристарх влюбился десять лет назад, так это огромные карие глаза. Они по-прежнему были прекрасны. Все остальное, увы, подувяло с течением времени. Патрикий, утомленный годами и заботами, уже собирался посоветовать императрице, найти более молодого и прыткого любовника, но вовремя сообразил, что Зоя в его советах не нуждается. Аристарх отнюдь не был единственным мужчиной, делившим это позолоченное ложе с венценосной распутницей. И речь, разумеется, шла не о императоре Романе. В дворцовой гвардии хватало услужливых молодцов.
- Нам придется расстаться, - сказал Аристарх, присаживаясь на край ложа.
- Почему? – обиженно поджала губы Зоя.
- Император уже выразил публично свое неудовольствие, - вздохнул патрикий. – Мне бы не хотелось закончить свои дни на плахе. К тому же гнев Романа может пасть и на тебя, и на твоего сына. Стоит ли так рисковать?
- Я подняла это ничтожество к вершинам власти! – почти выкрикнула Зоя, и встревоженный Аристарх невольно покосился на двери. Вокруг было слишком много ушей, чтобы пускаться в откровенность. Чего доброго воркующих голубков заподозрят в заговоре против императора. Дабы успокоить не к месту разъярившуюся Зою, Аристарх вынужден был прибегнуть к ласкам и исполнить свой долг патрикия перед жаждущей утех императрицей. Это потребовало от него многих усилий, но Зое он, кажется, угодил.